Один на один. Раздельные встречи медиатора со сторонами: возможные риски при проведении челночной медиации и кокусов

Сергей Хаванский, канд. юрид. наук, профессиональный медиатор, бизнес-тренер, профайлер-характеролог, человеко-центрированный фасилитатор, соучредитель и ведущий тренер АНО ДПО «Диалог ПРО», руководитель направления «Медиация и конфликтология» НИИ конфликтологии, приглашенный тренер Научно-методического центра медиации и права и Академии контрактных отношений, сотрудник Школы примирения юридического факультета МГУ, консультант-медиатор компании HeadHunter

Челночная, или шаттл-медиация, — это такой способ организации процедуры, когда контакт между сторонами отсутствует полностью или носит незначительный характер, а обмен информацией обеспечивается силами медиатора, курсирующего от одного участника спора к другому и обратно.

Задача посредника в данном случае — как можно более точная и полная передача сведений от отправителя к адресату. Индивидуальное взаимодействие между медиатором и стороной также происходит в ходе раздельных встреч (кокусов), которые используются многими посредниками при урегулировании конфликтов. Поскольку в обоих случаях речь идет об одном и том же способе коммуникации, сказанное ниже справедливо для обеих упомянутых форм медиации.

   

Сергей Хаванский

Риски челночной медиации и кокусов

С одной стороны, формат индивидуального общения медиатора со сторонами очень популярен в российской практике. С другой, классическая медиация предполагает все же очные переговоры, с одновременным присутствием всех заинтересованных лиц. В связи с этим важно уделить особое внимание не предпосылкам к проведению челночной медиации (о чем легко может поведать любой медиатор), а возможным рискам при обращении к такому типу работы.

 

 

1. Увеличение длительности медиации и искажение смысла слов

Прежде всего, необходимо принимать во внимание — и сразу отметить это для сторон, — что любые раздельные встречи медиатора со сторонами влекут увеличение общей продолжительности медиации. Звено «отправка сообщения автором — прием адресатом» разбивается теперь на два этапа: «отправка сообщения автором — прием медиатором» и «отправка сообщения медиатором — прием адресатом». Стороны должны осознавать это, соглашаясь на челночную медиацию или кокусы.

Если данное условие оговорено и принято, то первая проблема, с которой, разумеется, придется столкнуться медиатору, когда он оказывается таким «передатчиком информации», — это умение сообщить полученные данные максимально точно и полно, ничем не исказив действительного сообщения стороны.

Но разве это возможно сделать со стопроцентной точностью? Например, сторона скажет, что совершила то или иное действие из «опасения» перед возможными последствиями. Медиатор озвучит оппоненту, что другой «испугался» наступления каких-то обстоятельств. А сам реципиент услышит для себя, что автор «запаниковал». Но между «паникой» и «опасением» — очень большая разница. А ведь это — лишь одно из многих слов, которыми обмениваются стороны через медиатора.

Таким образом, всем придется принять абсолютную неизбежность искажения, возникающего при заочном контакте сторон.

 

 

2. Сложности в сохранении конфиденциальности

Второй подводный камень как челночной медиации, так и работы в кокусах, — это сохранение конфиденциальности. Понятно, что медиатор передает второму участнику спора только те сведения, которые его уполномочил сообщить отправитель.

Однако чаще всего при личных встречах медиатора и одного из участников звучит информация, которая не предназначается для ушей второй стороны.

И что, если в рамках бизнес-спора у кого-то из спорщиков есть агент в структурах другого, через которого он узнает конфиденциальную информацию? Ведь если о наличии «крота» владельцу тайны неизвестно, то про кого он подумает, узнав об утечке? Скорее всего — именно про медиатора. Не зря же, согласно западной судебной статистике, большинство исков к медиатору касается именно нарушения режима неразглашения.

 

 

3. Трудности в создании доверительного взаимодействия

Третье соображение можно проиллюстрировать примером уже из семейной медиации. Допустим, усилиями медиатора «удаленный диалог» состоялся, и стороны даже достигли некоего соглашения. Предположим, что в соответствии с ним отец ребенка приезжает к бывшей жене, чтобы провести время с сыном.

Увидев в дверях мужа, образ которого за счет последних месяцев или даже лет связан у недавней супруги исключительно с обвинениями, скандалами и колкостями, последняя не может удержаться от язвительных комментариев («Что, рубашку некому погладить теперь?»). В ответ и муж, также опирающийся именно на опыт предшествующей деструктивной коммуникации, не может стерпеть и допускает ответную подколку («Спишь в холодной постели, или уже успела найти себе грелку?»). Нетрудно догадаться, что результатом такой перепалки будет очередная ссора, легко приводящая к тому, что отец будет выгнан за дверь без встречи с ребенком. А это означает прямое нарушение ранее достигнутого «соглашения».

Как представляется, подобное развитие событий — следствие того, что у сторон после конфликта так и не возникло опыта конструктивной, доброжелательной коммуникации — ведь все их общение происходило заочно, и возможности посмотреть в глаза друг другу не было. То есть между ними не сложилось даже минимального доверия, достаточного для исполнения своих обязательств.

Доверие — основа устойчивости соглашения. Но оно не вытекает из одних лишь заверений о готовности сотрудничать. Так, буквально только что один обвинял другого чуть ли не во всех смертных грехах. Чтобы поверить в изменение отношения первого, второй должен видеть, что собеседник демонстрирует это «всем своим существом». Но это «существо» — всего лишь метафора, символизирующая непротиворечивость поведения личности: передаваемое по вербальному каналу сообщение должно подтверждаться на невербальном (мимика, жестикуляция, позы и походка) и паравербальном (скорость и громкость речи, интонации) уровнях. Проще говоря, передаваемое по вербальному каналу означает, что человек говорит, а по невербальному и паравербальному — как он это делает. Но «считать» это можно только при непосредственном контакте между людьми.

Понятно, что сказанное о доверии касается не только вышеприведенного семейного конфликта, но и любой ситуации исполнения достигнутых договоренностей. Отсутствие очевидного, постепенного, понятного сторонам изменения точки зрения соперника вызывает сомнения в его словах: почему я должен верить, что он действительно изменился и готов идти мне навстречу?

А раз такой уверенности нет, то не означает ли любое неоговоренное действие другой стороны попытку уклониться от исполнения, причинить мне новый ущерб? И надо ли тогда мне, в свою очередь, исполнять взятые на себя обязательства?

 

 


Теги: